О горах да около. Горный синдром

Андрей Сальников

 

 

 

 

…и сам путь уже есть вершина.
Даша Яшина

 

 

Побывав в горах однажды, вы или безнадёжно заболеете ими, или навсегда останетесь к ним равнодушны. После первого знакомства с ними у автора появились симптомы горного синдрома, которые быстро развились и надолго закрепились. В итоге эмоции, пережитые в горах Испании, Греции, Швеции, России, и мысли, возникшие после походов, легли на бумагу, а чуть позже стали частью этого сборника очерков.

 

 

 

 

Содержание

 

Как мы в гору ходили

Сказка о том, как злой Рр девочку украл

Поиск

Картинки с Олимпа

Эмоции Сьерра-Невады

• Жара

• Попутчица

• Вершина

Свинья везде грязи найдет

Диалог

Бабочка

Пиренейские краски

• Товарищ

• Происшествие

• Мост Мухаммеда

Тарфала. Путь к новым горизонтам

На крыше

Знакомство с Хибинами

• Мысли о Хибинах

• Легенда об озере

• О метаморфозах времени

• Об одном непогожем дне

В первый раз

Прощание

К читателю

 

 

 

 

Как мы в гору ходили

 

***

 

Год назад в моей голове появилась одна навязчивая идея. Мне приспичило взойти на гору. Как ни странно, за это время мысль не потухла и не уснула, в отличие от уже давно спящего и почти потухшего вулкана, на который я возжелал подняться. С каждым днём напор этой мысли становился мощнее, а с приближением отпуска её нажим на черепную коробку был всё сильнее и сильнее. Жить с подобным давлением стало невыносимо. Пришла пора извергнуть это «порождение». Путёвка, подготовка, сборы — и в путь!

Еду по горной дороге и уже вижу его. Огромный купол вулкана Тейде. Но чем ближе я подъезжаю к нему, тем отчётливее в моей голове звучит диалог:

— Ты уверен, что тебе это нужно?

— Думаю, да. Уже год этот замысел не покидает меня.

— Ты же никогда не делал ничего подобного.

— Так в том-то и дело, хочется совершить что-то особенное!

— А всё ли учёл? Время, силы…

— Ну вот, смотри. В двенадцать часов дня начинаю свой путь от Мирадор де Чио и пятнадцать километров иду по шоссе до стоянки Монтана Бланка — в пути четыре часа. В пятом часу дня встаю на тропу и восемь километров поднимаюсь до горного приюта Альтависта — пять часов ходу. Затем ночёвка, подъём в начале шестого утра, и в семь — я на вершине! Вроде всё складно.

Подъезжаю к месту старта, паркую автомобиль. Переобуваюсь в ботинки, проверяю рюкзак, сижу. Слышу голос:

— Ну, если уверен, чего же ты ждёшь, страшно?

Игнорирую вопрос, вскидываю рюкзак и, как бывалый турист, бодро выхожу на свой первый в жизни маршрут.

 

 

***

 

Три километра пронеслись незаметно. Иду легко, непринуждённо. Часто схожу с трассы, выбираю живописные места, фотографирую. Надо отметить, что моё недавнее увлечение панорамной фотосъёмкой определило именно эту линию пути. Обычно тот, кто хочет взойти на вулкан, сразу приезжает на Монтана Бланка и за пять-шесть часов поднимается на его вершину. Есть ещё один способ, самый логичный в наше быстрое время — десять минут на фуникулёре и полчаса пешком. Мне же хотелось обойти гору вокруг, насколько это возможно, и запечатлеть её с разных сторон, прежде чем подняться на самый верх.

Облачно. Вершина, то появляется, то исчезает. Играет. Выглянет вдруг, пока настроишь камеру для снимка, а её уже нет. Кальдера Лас Каньядас медленно заполняется густой сметаноподобной массой облаков. Кажется, сейчас затянет всё плато, и ты окажешься внутри этой толщи. Увязнешь и сгинешь в ней навсегда, как беспомощное насекомое.

Пейзажи вокруг удивляют своим разнообразием. Они меняются так часто и настолько существенно, что оставить их без внимания фотокамеры просто невозможно. Только что видел несметное количество чёрных лавовых камней, а впереди уже поле с белым песком. На нём лохматыми шапками растут удивительные низкорослые деревья с длинными мясистыми иголками. Недавно прошёл безжизненные груды красной пемзы, тут уже грунт, похожий на чернозём. Он весь усеян причудливыми растениями, похожими на иван-чай. Теперь же вокруг меня, как щупальца марсианского чудища, расползлись во все стороны по красному гравию толстые стебли каких-то кустов.

На часах уже три часа дня, а пройдена лишь половина пути от асфальтовой части похода. Замечаю явное отставание от намеченного мною графика. Мысленно ругаю себя:

— Я совсем не учёл время на съёмку и отдых!

— Ну вот, начинается, а говорил всё складно, — вклинивается в мои рассуждения уже знакомый мне оппонент.

— Всего невозможно учесть, не имел я раньше подобного опыта, — пытаюсь ему возражать.

— Ты же читал, как похожий на тебя «умник» целую ночь блуждал впотьмах. Хочешь повторить его опыт?

— Конечно же, нет! На его примере и планировал свой поход с точностью до часа.

— Ха! Планировал, планировал, да не выпланировал!

Отсюда начался новый виток моего пути. Если до этого он был лёгкой развлекательной прогулкой, то сейчас стал борьбой. Беспокойство о времени переросло в серьёзный внутренний конфликт:

— Ну, прогулялся ты, попробовал свои силы. Хватит!

— Что хватит? Ты хочешь, чтобы я повернул назад прямо сейчас?

— Да, сейчас! Потому что через пару часов будет уже поздно.

— Я перерыл весь интернет, переварил кучу информации…

— И что? Ну, почитал — умнее будешь.

— Потратил кучу денег на тур, на экипировку. Всё зря?

— Почему зря? Жена и дочь купаются в океане, а шмотки ты и так сносишь.

— Ну да! Горные ботинки, рюкзак, треккинговые палки — и на работу.

— Ха-ха! Смешно! Но не убиваться же из-за них.

— А как же фотопроект?

— Ты серьёзно? Нашёл аргумент, ботинки и палки весомее! Никому, кроме тебя, он не нужен.

— За год гора стала моей мечтой, а за мечту надо бороться…

— О, как завернул — мечта! Ты подумай о жене и о дочери, а если что-нибудь случится с тобой? Им от твоей мечты никакого проку…

— Ну, давай мне сейчас про семейный долг, про ипотеку начни!

— И начну. Вот сгинешь ты там, а кредит ещё тринадцать лет платить…

— Всё! Хватит! Иду дальше, и больше ни слова.

В этом диссоциативном диалоге я прохожу точку невозврата. Уже не борюсь. Иду дальше и морально готовлюсь к восхождению в темноте. К шести вечера с опозданием в два часа я добираюсь до следующего этапа.

 

 

***

 

На парковке Монтана Бланка десяток автомобилей. Недалеко от них молодая женщина и маленькая девочка, кого-то ждут. Смотрят на меня и шумно говорят на французском языке. Прохожу мимо. Чуть выше стоянки снимаю и бросаю рюкзак на камни. Жадно пью воду, восстанавливаю дыхание.

— Тебе не страшно идти дальше? — слышу уже ставший привычным для меня голос.

— Нет. Я настроился и теперь спокоен, — невозмутимо отвечаю ему.

— Но ведь через два часа опустится ночь!

— И что? У меня есть свет.

Утепляюсь, готовлю треккинговые палки, проверяю налобный фонарь, пристраиваю его на голову. Ломаю плитку шоколада на мелкие ломтики и распихиваю их по карманам мембранной куртки.

Подъехал автомобиль. Женщина с девочкой сели в него. Дверца громко хлопнула, как сигнал к старту. Машина плавно тронулась, а я выдвинулся вверх, оставляя бремя смятения и тревоги здесь.

Через тридцать минут выхожу к границе облаков и погружаюсь в их влажную липкую массу. Тишина обволакивает и заполняет уши. Не видно ничего, кроме короткого отрезка грунтовой дороги под ногами. Иду больше часа и на собственном опыте ощущаю смысл выражения «гнетущая атмосфера». И вдруг в одно мгновение пелена рассеивается. Я будто выныриваю. Прозрачный воздух звенит. Закатный свет делает всё вокруг мягким и тёплым. Я стою на маленьком каменном острове посреди волшебного облачного моря.

Осматриваюсь. На красном вулканическом песке чёрными дырами зияют огромные каменные шары. Когда-то раскалённые куски породы изрыгались вулканом в небо и падали за несколько километров от его жерла. Теперь лежат эти бомбы, как брошенные яйца какой-то гигантской птицы.

Восемь часов вечера. Последние лучи солнца вспыхивают красной нитью на бескрайнем горизонте. Широкий грунтовый путь кончился. Я останавливаюсь перед началом узкой тропинки, оборачиваюсь и ловлю уходящий свет. Через двадцать минут гору накроет полная тьма.

Начался крутой подъём. Медленно иду при тусклом свете китайского фонаря. Ноги гудят. Сердце колотится. Одышка. Приспосабливаюсь, ищу свой ритм. Двигаюсь — считаю до сорока, останавливаюсь — считаю до десяти. Иду — до сорока, стою — до десяти. И так бесконечно. Казалось, этот подъём никогда не закончится.

Луна в зените, но света от неё почти нет, конец месяца. Зато звёзд на небе мириады. Я выключаю фонарь и пытаюсь привыкнуть к их свету. Стою минут десять и наблюдаю, как глаза начинают улавливать этот слабый космический свет. Однако на эксперименты времени нет. Снова фонарь, снова работа. Несколько раз теряю тропу. Спокойно ищу. Продолжаю идти.

Уже полночь. Вместо пяти предполагаемых часов, я иду почти шесть. В темноте что-то блеснуло, видимо, крыша. Ну а вскоре хижина показалась полностью. И вот тут случилось нечто. Я никогда не испытывал ничего подобного. В груди как будто что-то взорвалось. Одновременно хочется рыдать от отчаяния и смеяться от радости, упасть от бессилия и плясать от восторга, бранить себя за глупость и хвалить за успех — коктейль из эмоций и эндорфина.

 

 

***

 

Ночь оказалась совсем не такой, как я ожидал. Думал, дойду до приюта — поем с удовольствием, высплюсь хорошенько. Не тут-то было. Раз уж начал издеваться над собой, так нечего и останавливаться. Аппетита нет вовсе, пришлось силой запихивать в себя ужин. Ну а отдых — одно название. Рваный сон, головная боль, то жар, то холод. Влияние высоты, пусть и небольшой, всего три тысячи двести шестьдесят метров над уровнем моря, превратило ночь в лихорадочный бред.

Пять тридцать. Слышу шорох в прихожей. Выхожу из спальной комнаты, вернее, выталкиваю из неё своё вялое тело. Голова раскалывается, как с похмелья. Наливаю кофе из автомата, сажусь на диван. Ем шоколад и наблюдаю, как просыпаются люди. Они медленно выползают, похожи на зомби. Уставшие, невыспавшиеся. Но через десять минут все оживают. Уже слышен говор и смех. Чувствую собственный прилив сил. Одеваюсь, беру рюкзак и выхожу наружу.

Небо всё такое же звёздное, глубокое и живое. Его свод мерцает, как спокойная гладь воды под лёгким дуновением утреннего ветерка. Я стою на крыльце и чего-то жду. Идти не решаюсь. Вышли трое и без раздумий направились прямо к тропе. Включаю фонарь и двигаюсь следом за ними.

Прошло минут тридцать. Замечаю, что уже не идём, а карабкаемся по камням. Слышу взволнованную речь, понимаю, что сбились с пути. Оборачиваемся, видим вдали свет фонарей. Пробуем ещё раз пробиться через груду камней, но оставляем эту попытку. Темно и опасно. Стоим, ждём. Группа из пяти человек нагоняет нас и останавливается на тропе неподалёку. Осторожно выходим к ним. Безмолвной вереницей движемся дальше.

Светает. Солнце настойчиво продирается сквозь плотную свинцовую атмосферу и живо окрашивает горизонт в синий цвет. Теперь можно отстать от спутников и идти в своём ритме. Останавливаюсь, выключаю фонарь, жду рассвета. От головной боли не осталось и следа, чувствую себя превосходно.

Под ногами то и дело попадаются небольшие фумаролы, а ближе к вершине они становятся крупнее. Вулкан ещё не потух, спит и зловонно дышит. Прохожу сквозь облако серного газа и неожиданно для себя резко сгибаюсь от спазма желудка. Сижу у тропинки и привыкаю к мерзкому запаху. Выпрямляюсь, делаю несколько шагов вверх по камням, останавливаюсь и не верю своим глазам. Я стою на краю кратера. Вершина — три тысячи семьсот восемнадцать метров!

На небе ни облачка. Сквозь хрустальный утренний воздух видно весь архипелаг Канарских островов. Они окружены бескрайним Атлантическим океаном, воды которого раскинулись до самого горизонта. Красный диск солнца только что оторвался от границы неба и теперь поливает мощным потоком света весь остров и конус вулкана. Длинный шлейф тени от огромной горы острым клином пролегает по суше и уходит далеко-далеко в океан, соединяя воедино космос и воздух, землю и воду.

Смотрю на это великолепие и слышу голос уже, можно сказать, «моего напарника»:

— Невероятно! Какой потрясающий вид открывается с горы! Надо признаться, ради такого стоило проделать весь этот путь. И правильно ты сказал: «За мечту надо бороться!»

— Да, но иногда, а может быть, и всегда, бороться приходится не только с обстоятельствами, а ещё и с самим собой.

 

 

 

 

Сказка о том, как злой Рр
девочку украл

 

Пик Победы, Тянь-Шань.
Оборвался снежный карниз.

Памяти Даши Яшиной посвящается…

 

Жила-была на Земле девочка. И всё, за что бы она ни бралась, у неё получалось и выходило ладно. А ещё она светилась изнутри. Светилась так, что даже те, кто никогда не видел её, а просто слышал о ней, тоже начинали чувствовать внутри что-то тёплое, светлое. Она зажигала в людях искорку.

И вот однажды её заметил злой Рр. Он увидел, как она делится своим светом с другими, и испугался. А вдруг на Земле совсем не останется тьмы. И он решил похитить её, пока не взошло солнце. Злой Рр незаметно подкрался к ней, схватил и унёс в своё тёмное царство. Все, кто был знаком с девочкой или просто слышал о ней, сильно плакали, узнав, что она пропала.

Несколько дней злой Рр держал светлую девочку в ледяной темнице, изредка поглядывая на неё. А потом вдруг понял, что свет этой девочки проник и в него. Решил отпустить он её. Но как ни пытался, как ни старался он, не мог вернуть девочку к людям. И стал стонать и кричать злой Рр, жалея о том, что натворил. Эти крики услышал Оо, добрый брат его. Пришёл и спросил, о чём надрывается злобный Рр. И рассказал Рр про то, как он украл светящуюся девочку, и про то, что не может вернуть её. А ещё он сказал, что не злой теперь вовсе.

Добрый Оо утешил брата и забрал девочку к себе в светлое царство. А уходя, молвил, чтоб не печалился Рр, девочка эта никогда не умрёт. Светлая память о ней будет жить вечно и разнесётся по миру из уст в уста. Продолжит она дарить свой свет, как и прежде. И будет так, пока на Земле светит солнце.

 

 

 

 

Поиск

 

Вершина. После первого удачного восхождения, это была вершина вулкана Тейде, эйфория от успеха вскружила мне голову. Я чувствовал себя супергероем, перевернувшим мир. Было ещё одно новое чувство — горы стали частью меня… или я стал их частью? Возник вопрос: «Какой будет следующая вершина?» Сложно ответить, когда выбор, если не считать финансовых ограничений, практически безграничен. Разум, подталкиваемый азартом, говорил: «Эта вершина должна быть не ниже, а возможно, и выше! Обязательно выше!» Нет, я не похож на атлета, чьё тело выточено ежедневными тренировками. Многолетнее сидение за компьютером сделало мышцы дряблыми и ленивыми. Но амбиции, укреплённые единичной победой, говорили об обратном: «Ты крут! Теперь Эльбрус, Килиманджаро, Охос-дель-Саладо… Да мало ли высоких гор!»

Вопросы. Они заставляли искать ответы. Хорошо, когда ты молод и находишься в среде увлечённых одной страстью и ведомых опытными наставниками людей. Но что делать, когда тебе не семнадцать, и не у кого получить ответы на, казалось бы, банальные вопросы. Удача, что мы живём в век интернета! Кто-то собирает там лайки и наращивает карму, ну а мне требовались знания — информация из первых уст. Благо есть ресурсы, где знающих людей тысячи. Они разные, простые и сложные, но их всех объединяет одно — горы. Я задавал им вопросы, порой детские. Мне отвечали, порой свысока. Выглядеть идиотом не страшно, страшно выглядеть мёртвым идиотом, когда-то побоявшимся спросить. Кто-то давал прямой ответ, другие наводили на новый вопрос, а некоторые заставляли сомневаться в правильности уже принятых решений.

Выбор. Он свёлся к двум вопросам, обращённым к самому себе: «Насколько ты силён и вынослив?» и «Каков твой опыт в горных восхождениях?». Ответ, сразу на оба, был прост: «Офисное тело с опытом близким к нулю!» Да, первый поход был удачным. Да, почти всё сложилось так, как я запланировал. Но что это? Везение или моя заслуга? Что могло помешать моим планам? Многое! Можно предположить массу событий, которые привели бы к обратному результату, а хуже того — к трагическому. Теперь мои выводы однозначны. Следующая гора не обязательно должна быть выше или сложнее, она должна быть по силам, и этих сил должно хватить на любые непредвиденные, нет, «предвиденные» обстоятельства. Так какая вершина будет следующей? Пусть будет легендарной! Олимп — гора богов! Я уже чувствую себя супергероем, перевернувшим мир, но это другой мир, свой, внутренний.

 

 

 

 

Картинки с Олимпа

 

Официанты уличных кафе ловко застилают столики свежими скатертями. Где-то уже сидят первые посетители и пьют утренний кофе. Хорошо бы вот так плюхнуться в кресло, налить чашечку ароматной жидкости и, нежась под лучами раннего солнца, не спеша потягивать бодрящий напиток. Но я здесь не за этим. Этот маленький городок расположился у самого подножья знаменитой горы. Я тут потому, что иду на её вершину.

Извилистой нитью тропа бойко вьётся под сводами широколиственных деревьев. Сквозь заросли мирта, эрики, карликовых дубов и фисташек не видно вокруг почти ничего. Поначалу отсутствие кругозора сильно огорчает, но когда к полудню солнце поднимается в зенит, зелёный навес становится приятной защитой от зноя. Запахи, которые утром были еле уловимы, сейчас заполняют всю атмосферу и превращают воздух в тяжёлую медовую массу.

Изредка изгибы пути выходят на отвесные участки ущелья. В одну сторону глянешь — тихое море, глянешь в другую — остроконечные пики, а по бокам — вертикальные стены. На них, с трудом удерживаясь на узеньких каменных полочках, ютятся кривые деревца. Эти вертлявые растения удивляют своей силой и выносливостью, упорством и жизнелюбием. Правду говорят, хочешь жить — умей вертеться, они умеют!

Кое-где кроны деревьев полностью закрывают небо. Тонкая листва леса, как живой светофильтр, отсекает от света весь спектр, и только зелёный проходит сквозь неё без ущерба. Он заполняет собой всё вокруг, под листом, под веткой, под камнем, всё-всё окрашено изумрудным отливом. Кажется, я попал в какой-то сказочный лес. И пусть эльфы далеко не греческие персонажи, но они были бы здесь уместны, покружить беззаботно над листьями папоротника, попроказничать возле путника.

Деревья лиственные сменяются хвойными, а потому открытых мест становится больше. Вижу, в одном из просветов лежат на снежнике ровным слоем миллионы и миллиарды сухих сосновых иголок. Откуда их столько? Ответ не заставил себя долго ждать. Возле моих ног валяются переломанные, перекрученные, перемолотые в труху, искалеченные стволы деревьев, а на противоположном склоне ущелья виднеется проплешина. Невольно в голове рисуется жуткая зимняя картина. Снежная масса внезапно срывается с хребта и несётся вниз. Она вырывает с корнями многолетние деревья и разбрасывает их по ущелью, словно спички. Мурашки лавиной проносятся по моей спине.

Сосны и ели уменьшаются в размерах, закручиваются, редеют и вскоре исчезают вовсе. Ступаю на территорию альпийских лугов. В моём воображении это место выглядело так: буйные травы, взрывные цветы, тысячи трудолюбивых насекомых, перелетающих с одного бутона на другой. Однако здесь всё иначе: ничего не пестрит, не зеленеет. Мелкие серые камни и невысокая бледно-жёлтая трава укрывают ровным ковром склоны горы. По ним неспешно блуждают маленькими компаниями дикие рыжие козы.

В ложбине, между двух невысоких вершин, появился маленький клочок тумана. Он увеличивается, становится всё больше и больше, всё гуще и гуще. Я стою с открытым ртом и, словно ребёнок, впервые очутившийся в зоопарке, заворожённо смотрю на это. Мой восторг растёт так же стремительно, как и размеры только что рождённого облака. Оно становится ослепительно белым и достигает размеров колёсного парохода. Отрывается от каменной пристани и уплывает вниз по горе. Хочется догнать его, вскочить на борт и уплыть, как в детской мечте, в небесную даль.

Всё живое осталось ниже. Лишь иногда бурые пятна накипных лишайников бросаются в глаза и пугают своей схожестью с лужами крови. Оставшийся путь — сплошные скалы. Выхожу на край одной из них и хватаю ртом воздух. От волнения перехватывает дыхание. Непомерные массы облаков несутся из пояса лиственного леса, врезаются в гору и взмывают вверх гигантским столбом. Они пролетают так близко, что удержаться и не дотронуться до них я не в силах. Вытягиваю руку. Тысячи лет изо дня в день несутся они так, повинуясь природным процессам, и можно сказать, что сейчас, прикасаясь к ним, я прикасаюсь к вечности.

Как безликие призраки, стоят в тумане жандармы. Каменные стражи молча наблюдают за мной. Их невесёлая компания приводит в состояние угнетения. Прохожу мимо одного и вижу ровную узкую щель, разделяющую пополам, от макушки до основания, несчастного надзирателя. Кажется, разгневанный бог взял в руку меч и рассёк нерадивого, как кусок пирога, а затем обратил его и всех ему подобных в камень — не велено же было пускать смертных в «дом богов».

Поднимаюсь на вершину и останавливаюсь в апогее своего пути. Вихрь эмоций кружит голову. С трудом сдерживаю желание закричать. Озираюсь. Позади меня — гора облаков, нависает многотонной крышей и закрывает солнце, передо мной — утонувший в тени, бездонный котёл каменного цирка, по бокам — унылые скалы, глыбы, камни. Безмятежность суровой красоты успокаивает и заставляет прийти в себя.

Под лучами мягкого раннего солнца я сижу в кресле уличного кафе. Медленно потягиваю ароматный кофе и с упоением перелистываю картинки с Олимпа. Вот ажурный рисунок тропы. Это палящий зной солнца. Тут пьянящий запах изумрудного леса. А ещё: тревожный след лавины, монохромный цвет луга, ватная мягкость облака, печальное безмолвие камня и головокружительная радость вершины. Теперь положу всё это в коробочку с надписью «Олимп. Греция» и бережно уберу её на одну из полочек длительной памяти. А когда станет тяжело или грустно, достану и посмотрю на того счастливого человека, стоящего на краю скалы. Мысленно протяну руку вперёд, прикоснусь к облакам и вновь заряжусь вечной энергией неба.

 

 

 

 

Эмоции Сьерра-Невады

 

Жара

 

Прошло всего два часа после того, как утренняя прохлада сменилась полуденным зноем. Неширокая лесополоса закончилась. На высоте в тысячу шестьсот метров гора открылась, и было ощущение, будто её побрили. На каменной башке торчало несколько тощих деревьев, словно редкие старческие волосины. Они не были способны дать путнику тень, и более того, они сами нуждались в ней, став заложниками знойных обстоятельств. Стояли сиротливо, протягивали свои сухие руки к небу и безмолвно молили о пощаде.

Камень вокруг раскалялся. Помимо солнечного тепла, исходящего сверху, стало греть снизу, и к двум часам дня ущелье превратилось в печь. Я был похож на старый автомобиль, радиатор которого вот-вот закипит. Но тут, словно мираж, показался оазис. Он будто поджидал подходящего момента и возник ниоткуда ровно тогда, когда без него уже было не обойтись.

Сочная зелень сильных деревьев переплеталась и создавала живую крышу, под тенью которой шумел бурный поток горной реки. Каменный мостик служил переправой и входом в обитель. Ни один путник не смог бы пройти мимо. Я шагнул на мост и окунулся в прохладу. Хотелось сказать словами из сказки: «Как мне, реченька, дойти до вершины и не погибнуть от зноя?» И услышать в ответ: «А ты посиди в тенёчке моих деревьев да испей водицы студёной, я и скажу».

Здесь было уютно, как в маленьком домике, хозяин которого продумал каждую мелочь в угоду гостю. Вот большой плоский камень-кресло, чтобы удобно присесть с дороги. Тут коряжка-ступенька возле воды, где можно умыться и утолить жажду. Пара сучков на дереве — повесить флягу и кепку. А тут травяной коврик — поставить рюкзак, чтоб не запачкался.

Задержаться здесь и воспользоваться радушием этого места — обязанность каждого путника. Ну а мне это было жизненно необходимо. Я напился из горной реки и расположился на широком камне. Тень снаружи моего тела, а вода внутри него постепенно привели меня в чувство. И после того как был съеден паёк, силы и бодрость стремительно вернулись. Но, как говорится, пора и честь знать. Ведь хороший гость тот, кого не надо просить об уходе. И только я вышел из зелёной прохлады, как тут же получил ответ на свой вопрос: «Опусти в мои прохладные воды свои одежды и поступай так, пока жара не спадёт».

 

 

Попутчица

 

Раннее утро. Камни в предрассветном свете, казались плоскими и безликими. Всё вокруг было бесцветным, серым. Силуэты гор картонными выкройками едва выделялись на полотне тёмного неба.

Она осторожно показала своё присутствие, стараясь не испугать.

Впереди вершина и долгий путь к ней. Я один среди камня и неба. Сложилось так, что в первый поход я пошёл в одиночку. Получилось. Пока так и хожу. Хорошо это или плохо — не знаю. Вероятно, нет. Но ходить одному удобно. Идёшь, выбираешь свой темп, и только время может подгонять тебя. Можно остановиться и хоть час любоваться рассветом, а немного отстав, догонять лишь самого себя.

Пока ещё робко и не настойчиво она чуть громче заявила о себе.

Малиновый рассвет заиграл краской в оживающем небе. Ручей шелестел по камням талой водой, извиваясь между лохматых серо-зелёных кочек. Туры из больших и мелких камней путеводной нитью уводили прочь из тундровой полосы.

Внезапно граница снега жёсткой линией отчертила новую территорию. Чем дальше вглубь, тем плотнее укрывал ледяной щит камни, будто пряча драгоценности от алчных глаз.

Два цвета. Синий и белый. Небо и снег. Да и то, белый был таковым лишь потому, что ты знаешь, что снег белый. Он был цвета сонного неба.

Её присутствие стало явным, слегка навязчивым.

Я погружался в ледяную прохладу. До этого дня мне не приходилось ходить по горному снегу. Да и снег ли был это? Белый асфальт. Преодолев перевал, я вышел в цирк. Три вершины безмятежно возвышались над несколькими озёрами, покрытыми ярко-синим льдом.

Стук палок о наст. Шелест одежды. Недавно эти звуки были безмолвны. Только сейчас я заметил, как недавний спутник-ручей безнадёжно отстал от меня.

И вот здесь она закричала.

Тишина?! Это ты была той робкой попутчицей там, среди звуков? Вот где твой дом! Среди пустоты заснеженных гор. Где ветер, самый шумный сосед, просит у тебя прощения за вторжение. Где остановившийся путник пугается собственного пульса, а частое и громкое дыхание заставляет его неловко озираться по сторонам. Где чувствуешь себя браконьером, потому что хлопок затвора фотокамеры можно сравнить с выстрелом посреди заповедника. Ты здесь хозяйка, и звуки тут гости.

 

 

Вершина

 

Раз, вздох, два, вздох, три, вздох, семнадцать, вздох, тридцать восемь, вздох. Стою, дышу. Рокот сердца отдаётся во всём теле. После каждой остановки желание двигаться становится слабее. Хочется пить, много пить.

Тропа бесконечным вектором чертит линию по снежному западному склону вершинной горы. Идёшь, а ощущение, словно топчешься на месте. Оборачиваешься назад и понимаешь, что ты всё же продвигаешься дальше. Каменная хижина внизу, возле которой проходил недавно, теряется бусиной среди снежных пятен и каменных проталин. Чаша с застывшим озером, казавшаяся гигантским котлованом, теперь выглядит неглубокой пиалой.

Сомнения и уверенность путаются в голове: «Повернуть назад? А не обидно ли? До вершины рукой подать! Сейчас ты идёшь вверх по чьим-то обледеневшим следам, как по ступеням, а идти вниз здесь будет гораздо опаснее — нет ни кошек, ни ледоруба. Разумно ли? Нет. Соберись, сделай усилие! Вода ещё есть, дойдёшь. Там вершина, люди с юга и спокойный пологий спуск».

Корка снега постепенно сходит на нет. Теперь живые камни шумно перекатываются под ногами, а еле уловимая тропа то и дело пытается ускользнуть из виду. Раздражённые усталостью мысли нервно пульсируют в затылке: «Пора завязывать с этими походами в горы. Я же раньше обходился без них. Любил походить по шумным городам, наслаждался архитектурой. Бродил по узеньким улочкам и сидел в уютных кафе. Грелся под солнцем на пляже. Отдыхал. А здесь что? Один. Вокруг, кроме камня, взглянуть не на что. Всё, хватит!»

Из-за перегиба горы выныривает тёплое солнце, оно будто старается поддержать, подбодрить: «Не сдавайся, иди. Всё получится!» Ещё двести метров. Уже сто метров. Остался какой-то десяток. Вот она — вершина! Хочется лечь навзничь и захлебнуться во всех пережитых за два дня пути моментах: запах маков, зелень травы, жуткий зной, прохлада реки, одиночество, тишина, тревога. Всё это разбросано по лугам, камням и снегу, укутано в синее небо и залито солнцем — эмоции Сьерра-Невады!

Бегу вниз по южному склону. Быстро сбрасываю высоту. Силы и лёгкость возвращаются в тело, а недавние гневные размышления о горах в этом ракурсе выглядят уже не так категорично: «Так ты говоришь — всё, хватит? И куда же поедем в следующем году? Нет, говорю, не хватит! Поедем куда угодно, лишь бы там были горы!»

 

 

 

 

Свинья везде грязи найдет

 

Желание показать своему обожаемому чаду, что жизнь не заключена целиком и полностью в маленькую электронную коробочку под названием смартфон, занесло меня в Тмутаракань в прямом смысле этого слова, точнее, в станицу Тамань, именно так называют сейчас это древнерусское поселение. А увёз я свою дочь на Кубань подальше от цивилизации и городских благ, чтобы поучаствовать с ней в археологической экспедиции и копнуть, так сказать, многовековую пыль истории своими руками, проникнуться загадочным духом раскопок и пожить в палатке на берегу Азовского моря. Но сейчас я хочу рассказать вовсе не об этом, а о том, как болячка в моей голове, под названием «горы», не давала мне покоя даже там, на равнине.

Ещё дома до отъезда я искал в этой местности что-нибудь «повозвышеннее» и, что удивительно, нашёл! Полуостров Таманский трудно назвать горным районом, но если сравнить его рельеф с какой-нибудь самой низменной территорией нашей планеты, то окажется, что это рассадник гор и вулканов. Вы, конечно, можете посмеяться над таким нелепым сравнением, но всё же это чистая правда. Таманский край, если можно так выразиться, кишит вулканами — Камчатка в миниатюре, вот только вулканы эти вовсе не такие, которые мы чаще всего себе представляем, а грязевые. Почти три десятка сопок, некоторые из которых достигают ста шестидесяти метров в высоту, с хлюпающими, чавкающими, фыркающими кратерами разбросаны по всему полуострову. Местные жители нескромно, но справедливо прозвали своих нечистоплотных соседей — «блеваки».

Знать об этих чудесах природы в такой близости от меня и не подняться хотя бы на один из вулканов я просто не мог. В одно воскресное утро, когда не нужно было идти на раскоп, я отправился на ближайший к нашему полевому лагерю грязевой вулкан — Карабетова сопка, иногда его ещё называют Карапетовская гора или попросту Карабетка. Находится он всего в четырёх километрах от Тамани и входит в тройку самых больших вулканов полуострова. Размер этой кучи грязи более полутора километров в поперечнике и сто пятьдесят два метра в высоту. С побережья этот холм выглядит пологим, спокойным и безобидным, однако за последние сто пятьдесят лет гора бурно показывала свою вулканическую активность. Она неоднократно сотрясалась и наполнялась гулом, а затем взрывалась бурым пламенем и выбрасывала в небо сгустки чёрного дыма. Вулкан не спит и сейчас. Склоны Карабетки испещрены десятками сальз, из которых медленно истекают потоки серой грязи и изрыгаются с непристойными звуками тухлые газы.

С плоской вершины Карабетовой горы я смотрел на Таманский залив и иронично думал о своей чудной проказе: «Вот ведь как интересно, а окажись я в пустыне, мне что, придётся искать среди барханов самый высокий, чтоб забраться на него?»

 

 

 

 

Диалог

 

— После экспедиции никак не могу заставить себя снова бегать, а ведь до неё бегал даже в тридцатиградусную жару.

— Ну, так правильно! Сейчас много работы, да ещё по ночам долго сидишь за компьютером. Твоё увлечение фотографией отнимает много времени. Наверное, это усталость.

— Лето кончилось. Как быстро оно проходит. Хотел поснимать Петербург, да что-то так и не собрался ни разу.

— Да куда он денется! Ты же живёшь здесь. Захотел — да и пошёл в любое время. Что спешить-то?

— Спешить-то некуда, только лето уже не вернуть. Пойду, прогуляюсь.

— А ты в окно выгляни. Октябрь уже, тучи, вымокнешь. Тебе болеть сейчас нельзя. На работе этого не оценят.

— Верно. Тогда в выходные с семьёй надо в парк выбраться. Люблю пожелтевшими листьями пошуршать. Успокаивает.

— Сейчас у тебя только один выходной, а скоро и его не будет. Побереги время для других забот. Дочери куртку, жене сапоги. До прогулок ли?

— Ладно, посмотрим. Пойду, телевизор посмотрю.

— Вот это правильно. Отдыхать тебе надо больше, а твои панорамы, сайты, книги никуда не денутся.

— Как это «никуда ни денутся»? Ещё столько всего надо успеть. А сколько всего недоделанного лежит, ждёт. И вообще, что ты меня всё время отговариваешь? Не ходи, не делай, не бегай. Завтра пойду на пробежку. Ведь мне же это так нравится. Бежишь, и голова очищается. Весь мусор выдувает из неё. Становится так легко. Чисто.

— Опять он за своё. Забыл уже, как однажды после пробежки почувствовал, что с организмом что-то не так.

— И что? Мало ли кольнуло-больнуло. Нагружать его надо больше, чтоб сильнее был. Задеревенел уже от сидячей работы в офисе. Раз в год в горы схожу, вот и вся нагрузка. Ну да, нелегко бывает. Но ведь после того как перед горой месяц бегал, она легче далась. Неизвестно, взошёл бы вообще в этот раз без подготовки.

— Тоже мне турист-альпинист. Сиднем сидел годами, а тут в горы попёрся. Не сидится ему у телевизора. Ты же шляешься там один, всё панорамки свои, никому ненужные, снимаешь. Не знаешь что ли, как там опасно?

— Знаю. Оттого и начал ценить многое, чему раньше значения не придавал. А тебя в шею гнать надо. Палкой. Чтоб не зудела мне тут!

 

 

***

 

— Видишь, я пришёл с пробежки. И не важно, что уже осень и дождь. Я бежал и был счастлив. Сегодня я с тобой справился. Посмотрим, что ты придумаешь в следующий раз, чтоб отговорить меня жить, но я уже буду ждать тебя с кулаками.

 

 

 

 

Бабочка

 

Невероятно! В сыром и холодном Петербурге посреди зимы можно увидеть и даже купить живую тропическую бабочку. На дворе декабрь, а у меня дома летает неугомонное шёлковое чудо. Возможно, было бы достаточно написать о том, как порхала она по комнате и сверкала лоснящимися крыльями, но ещё более сильные эмоции остались от этого короткого общения с ней.

Я несу бабочку домой и уже знаю — совсем скоро она умрёт. Умом понимать, что её жизнь коротка, было так просто, но принимать это сердцем… Она сгорает, как лучина. Огонёк её жизни стремительно двигается от одного конца к другому. Утром молода, а к вечеру она уже старше на несколько лет. И так каждый день, чем дальше, тем отчётливей видны перемены. Мутнеет окрас, становятся хрупкими бритвы крыла, а вскоре бабочка уже не в состоянии самостоятельно есть. Сидит на дольке апельсина и беспомощно падает набок. Беру её в руки, сажу на палец. Цепляется из последних сил тонкими лапками. Капелькой нектара прикасаюсь к её хоботку, медленно разворачиваю его. Инстинкты делают своё дело, она нехотя впивается в сладкую жижу. Вспорхнула на минуту. Словно утренний костёр, захлёбывающийся от слабости, подкинешь немного щепы — вспыхнет ненадолго. Так ещё пару дней я верю, что спасаю её, но отчётливо вижу неизбежное — она умирает.

Утром я подошёл к цветку, на котором оставил вчера уставшую бабочку. Её там не было. Все места в комнате, которые она облюбовала ранее, были пусты. Её отпустили, и она улетела. Теперь порхает бабочка на бескрайнем лугу и сверкает молодым острым крылом в лучах утреннего солнца. Пусть будет так. Мы же часто придумываем себе иллюзии, чтобы стало немного легче, но понимание того, что всё кончилось, ещё стоит комом в горле.

 

 

 

 

Пиренейские краски

 

Товарищ

 

Мои походы в горы начались в одиночестве. Вернее, когда произошло заражение моей крови горной болезнью, я был не один, а с женой, но у неё оказался иммунитет к этому странному вирусу. Пару раз я пытался привить ей этот недуг, но тщетно.

Как-то мой товарищ Саня обмолвился, что ходил по предгорьям Алтая и поднялся до двух тысяч метров над уровнем моря. Сказал: «Я не против повторить что-то подобное ещё разок». «Вот ты и попался, — подумалось мне, — прижилась болячка». И я, не раздумывая, намекнул, что неплохо бы взойти вместе куда-нибудь повыше.

Два года наши планы на отпуска расходились и вот, наконец, сложилось — мы в горах! Впервые я не один, и меня распирает оттого, что я могу делиться своим скромным опытом и впечатлениями. Говорю, говорю, говорю. Вероятно, я выгляжу назойливым болтуном, хотя по натуре довольно сдержан и молчалив, но таково моё новое ощущение происходящего.

В этот раз я вижу горы иначе, не такими суровыми, хотя их рельеф является самым серьёзным из всех, что мне пока доводилось встречать. Чувство плеча и возможность общения преображают мир вокруг.

Одиночество давит, заставляет чувствовать свою беззащитность, но в то же время оно принуждает к большей ответственности. Гора становится испытанием не только физическим, но и моральным. Я ценю одиночество, в нём ты прозрачен и видишь себя насквозь. Ты можешь уважать свои поступки и выбор или презирать их. Нет смысла лгать себе: тут преодолел лень и поборол страх, а здесь струсил и пожалел себя. Но сейчас, рядом с товарищем, я чувствую свободу и лёгкость, радость переполняет меня, и лишь иногда со скоростью электрического тока промелькнёт в голове: «Ты становишься легкомысленным. Это горы! Они не любят беспечных».

 

 

Происшествие

 

Перевал. За ним нешироким проспектом начинается путь к вершине. Я стою на краю скального спуска и бегу взглядом по отчётливой нити следов на снегу. Глазами беспрепятственно преодолеваю расстояние длиной в четыре с половиной километра. Снежное поле, закрытый ледник, взлёт — и ты на вершине, так просто!

Под перевалом замечаю движение. Один из идущих в паре внезапно срывается с тропы и несётся вниз по склону. Кувыркающееся тело перепрыгивает через каменный щит, который, как панцирь, торчит из-под снега. Повезло, головой не ударился. Тщетные попытки самозадержания не приводят ни к какому результату — полная растерянность. Его напарник нервно кричит вслед. Пятьдесят метров, сто метров, сто пятьдесят метров, остановился. Сорвавшийся мгновенно вскакивает и озирается вокруг, как будто не понимает, что произошло и где он сейчас находится. Боль возвращает его в реальность.

— Вам нужна помощь? — кричим мы.

В ответ молчание. Один пребывает в шоке, второй сосредоточен на спуске — его компаньон в беде. Молча стоим, наблюдаем встречу напарников. Жив, не поломался — отделался ушибами и шоком. Кричим ещё раз. Получив в ответ жест, что всё в порядке, уходим.

Иду к вершине. Стараюсь не нервировать себя увиденным событием, но оно, как в замедленной киносъёмке, прокручивается в голове снова и снова. Я периодически озираюсь, гляжу, как пара поднимается на тропу по крутому снежному склону. Их восхождение закончено, они идут в лагерь.

Мы ходим в горы. Мы знаем об опасности. Мы думаем, что готовы к встрече с ней лицом к лицу, но лишь до того момента, когда происходит нечто. И пусть даже не с тобой, ты был лишь свидетелем происшествия. Вот тут приходит понимание — опасность всегда внезапна! Важно не упустить момент, бороться. А есть ли знания и опыт? Хватит ли их, чтобы справиться с ситуацией? Ведь только они дают возможность не потеряться в абсолютном шоке и реагировать действиями на опасную реальность. Лишь они дадут тебе шанс выжить и продолжать любить горы.

 

 

Мост Мухаммеда

 

Вот он — последний рубеж, отделяющий нас от цели. Скальные выступы вертикально торчат на разных уровнях и образуют тридцатиметровый узкий проход, похожий на безобразный готический мост. Это самый простой способ попасть на вершину Пиренеев. Что-то невольно сжимается в животе, когда подходишь к нему — справа и слева пропасть.

Теряюсь в догадках, что имел в виду человек, который дал имя «Мост Мухаммеда» этой узкой скальной перемычке. Возможно, он полагал, что тот, кто решится пройти по ней, должен иметь «печать пророчества» между лопатками. Или всё проще, название лишь метафора, сравнение: «Говоришь, ты пророк — докажи, сотвори чудо. А ты уверяешь, что храбр — давай, дойди до вершины».

Страх всеми силами пытается отговорить тебя от того, что ты сейчас собираешься сделать. Здесь всё по-честному — никаких тросов в качестве перил. Для того, кто впервые столкнулся с подобным препятствием — это действительно проверка на прочность. Ты либо идёшь и идёшь до конца, а нет — оставайся на месте.

Иду! Вспоминаю правила лазания: «Всегда иметь как минимум три точки опоры. Продумывать каждый шаг. Сохранять спокойствие». Вперёд!

Первый десяток метров мы проходим без каких-либо сложностей, и это придаёт уверенности. Впереди каменная плита размером с журнальный стол, лежит плотно, не шатается. Удивительно, но по лежащей на полу доске пройдёшь без всяких сомнений, а стоит поднять её выше трёх метров, и тут же включаются инстинкты самосохранения. Здесь же по обе стороны от неё полтора километра пустоты. Проползаю на корточках и делаю вывод, что это не самый безопасный способ передвижения, уж лучше идти стоя.

Нагромождение из ощетинившихся гранитных зубьев образует следующее испытание. Напарник решил пройти их поверху. Он забирается на верх обломка, садится, как на гимнастического коня в спортзале, и проползает на задней точке по очередному, ещё более узкому столу. Настороженно смотрю на это и иду следом. Но вдруг внезапно для самого себя принимаю решение обойти глыбы траверсом. Без труда прохожу их, выхожу из-за стенки и упираюсь в блок, по которому только что проскользил мой товарищ. Тупик! За спиной — ничего плотнее воздуха. Стою, вцепившись в скалу, и понимаю, что ошибся. От волнения затряслись ноги. Горячая волна окатила всё тело. Если не успокоиться, то паника выключит разум. Нахожу устойчивое положение, расслабляю всё тело и прогоняю всякий намёк на смятение. Дрожь проходит, рассудок проясняется.

Вот трещина — сюда руку. На ту полочку ставишь правую ногу. Сверху, за тот выступ, зацепись левой рукой. Выбрался? Вот видишь, в спокойствии всё гораздо проще. Теперь не суетись, пролезь ещё метров пятнадцать и выйди на вершину. Наслаждайся видом!

Переход по «мосту» занял не более десяти минут, но этот отрезок растянулся в нечто большее. Время изменило свой привычный ход. Оно замедлилось и протекло по моим жилам густой смесью отваги и страха, сосредоточенности и растерянности, скованности и свободы, наполнив каждую клетку моего сознания бесценными переживаниями и опытом.

 

 

 

 

Тарфала. Путь к новым горизонтам

 

***

 

Эта поездка началась задолго до того, как были куплены билеты на самолёт. Три года назад я изучал самые близкие к Санкт-Петербургу горы. Это были Хибины. Они показались мне интересными не только как горный объект, а ещё и тем, что находятся за полярным кругом. Так родилась мечта о путешествии в Заполярье.

Шёл август. Работалось с трудом. Мысли где-то путешествовали, и почему-то их всё время тянуло в северные широты. Мне казалось, что так и будет, пока действительно не побываешь там. Я изучил гору Халтиа, на севере Финляндии. Затем вновь вернулся к Кольскому полуострову, мечтая выбраться туда, хотя бы на выходные, но решил, что такой выход в Хибины будет глупым и расточительным.

Я расхаживал по карте северной Европы и, к своему стыду, обнаружил несколько собственных заблуждений насчёт Лапландии. Раньше я был уверен, что это обширная часть Финляндии, но, как оказалось, это огромный культурный регион, населённый саамами, или, как их называли раньше, лопарями. Сейчас эту территорию делят четыре государства: Норвегия, Швеция, Финляндия и Россия. Так вот, у Финляндии, как это ни смешно, самая малая её часть.

Не припомню, как я нашёл Кебнекайсе. Эта гора в шведской Лапландии. Она превосходит по высоте всё остальные северные горы Европы и находится в ста пятидесяти километрах севернее полярного круга. Горы, тундра, заполярье. Решено, еду в Швецию!

Я быстро собрал всю необходимую информацию о горе и путешествии в целом. Отвёл на поездку неделю и спешно купил билет на самолёт. При попытке забронировать проживание в приюте «Кебнекайсе», к моему великому удивлению, мне ответили, что мест нет. До вылета неделя. В спешке я нашёл хижину «Тарфаластуга» и, практически не раздумывая, оплатил там три ночи. Это горное жилище устраивало всем, лишь немного смущала его отдалённость. В первый день предстояло преодолеть двадцать четыре километра. Поэтому в деревне Никкалуокта, откуда начнётся пешая часть пути, я зарезервировал ещё две ночи. Там отдохну перед походом и после него.

Неудача с приютом заставила задуматься о доступности вершины. Теперь от хижины до высочайшей точки Швеции нужно пройти шестнадцать километров туда и столько же обратно. За день — бесперспективная авантюра. Я стал искать другие варианты восхождения и нашёл два очень заманчивых маршрута по ледникам, но ни один из них не соответствовал моему низкому уровню ледовой подготовки. Решил, что возьму ледоруб и кошки, а там буду действовать по ситуации.

Пока я изучал возможные пути подъёмов на вершину из долины Тарфала, мне попадались потрясающие фотоотчеты. Я просто влюблялся в это место. Зеленеющие горные озёра. Стекающие в долину ледники. Питающие шумные реки водопады. Нависающие над головой облака. Всё это уже проникло в меня, и я сгорал от нетерпения побывать в этом дивном и суровом крае.

 

 

***

 

Ночь я провёл в автобусе из Санкт-Петербурга в Хельсинки. Затем вылетел в Стокгольм, где пересел на другой самолёт и приземлился в Кируне. Этот маленький провинциальный городок, основной деятельностью которого, является горнодобывающая промышленность, знаменит вовсе не этим, а тем, что отсюда начинается путь в страну мхов, камня и льда.

Льёт монотонный дождь. Я сижу в кафе автобусной станции и жду рейса в Никкалуокту. Повсюду огромные рюкзаки. Теперь понимаю, почему в приюте не было свободных мест. Середина августа — высокий сезон на северных курортах.

Толпа шумно гудит на разных языках: шведский, немецкий, реже французский. Среди них, собравшихся в группы, замечаю молодого человека, так же, как и я, сидящего в одиночестве. Решаюсь заговорить. Мой английский не способствует лёгкой беседе, каждая фраза — как тяжёлые роды. И всё же разговор вяжется. Его зовут Миш, он из Люксембурга. Работает учителем химии и разговаривает на четырёх языках: люксембургский, немецкий, французский и английский. В его стране официально принято три языка, и учитель обязан знать все. Миш один идёт из Никкалуокты в Абиско. Его поход рассчитан на девять дней, протяжённость маршрута — сто пять километров. А мне друзья и родственники говорят, что я сумасшедший, шляюсь один где попало.

Подошёл автобус. Как задорные школьники, вся толпа, сидевшая в кафе, ринулась к остановке. Толпимся у входа. В стороне вижу пожилого мужчину, вернее, даже дедушку. Он худощав, среднего роста, седые волосы, густые брови, короткая борода и чеховские очки на носу. На его спине большой забавный рюкзак — квадратный короб из потёртой ткани, похожей на брезент. Старичок никуда не спешит, спокойно ждёт, пока свора «неугомонных детишек» займёт свои места.

За окном автобуса появляются сопки, озёра. Карликовые берёзки, о которых я помню из уроков природоведения, непрерывно мелькают вдоль дороги. Дождь стих, и я увидел горные хребты, укутанные в плотные синие облака.

Прибыли в деревню Никкалуокта. В течение дня сюда приходят два таких автобуса. Это примерно шестьдесят человек. Как минимум половина из них идёт в горы, а вторая половина отдыхает здесь на озёрах. Кафе, рестораны, жильё, транспорт, досуг. Государство всячески поддерживает население, дабы сохранить коренной народ саамов в местах своего изначального обитания.

 

 

***

 

В начале пятого утра я покинул уютную саамскую деревню и вышел в сторону гор. Полярный день здесь закончился в середине июля, но в августе солнце встаёт довольно рано, и в это время уже достаточно света, чтобы увидеть объём и краски тундровых пейзажей.

Холмы усеяны мхами, грибами и ягодами. Брусника растёт буквально под ногами. Она соперничает с черникой в количестве. Грибы размером с тарелку, чистенькие, без червоточинок. Ну а берёзы словно выкобениваются друг перед другом — кто примет более нелепую позу. Ольха не выпендривается, стоит низенькая в сторонке, трепещет.

Немного тревожно, вокруг ни души. Челноком туда и обратно пролетел вертолёт, слегка разбавив моё одиночество. Часам к десяти появились люди. Идут навстречу в сторону Никкалуокты, приветливо улыбаются. Теперь идётся легко и спокойно.

Деревья становятся ниже, а их количество реже. Даже ягоды мельчают. Не меняются лишь мхи, им ниже уже некуда. Просторная лента тропы превращается в узкую тесьму и уходит в гору. На западных склонах ущелья уже видны снежники. Со всех сторон слышится шум маленьких речушек. Они бегут по скалам и срываются водопадами вниз, наполняя неудержимой силой ревущий поток реки Тарфалайок.

Гора стала более пологой, и уже скоро предо мной открывается сумасшедших размеров чаша, одна сторона которой изрезана острыми скалами, одета в ледники и смочена озёрами, а вторая, с округлёнными вершинами, сухая и невзрачная, сплошной каменный ковёр.

Впереди небольшие строения научно-исследовательской станции. Здесь занимаются изучением ледника Сторгласиерен. Непрерывные наблюдения за ним начались сразу после Второй мировой войны. Это самый изученный ледник в мире. «Стор» в переводе со шведского языка — «Большой». Стою напротив него и не могу себе представить его реальные размеры. Нет ничего рядом, что можно было бы противопоставить ему. И только сведения из карты дают представление о том, что это гигантская река изо льда в четверть километра глубиной.

После двенадцати часов пути я наконец добрался до хижины «Тарфаластуга». Она стоит в самом живописном месте долины Тарфала. Тот, кто построил здесь убежище, был настоящим ценителем природной красоты. Большое ледниковое озеро светится изнутри матовым изумрудным светом. Вершины прячутся от ветра в низкие пуховые облака. Густые реки ледников текут по склонам со скоростью вечности. Оборачиваюсь вокруг и смотрю, нет ничего, что оставляло бы равнодушным, за всё цепляется взгляд, всё волнует.

Из домика вышел мужчина пятидесяти лет — скандинавский горец. Суровый дядька с обветренным лицом и трёхдневной щетиной вдруг широко улыбается и мгновенно превращается из волка в добродушного пса. Его зовут Ларс Хагер. Широко жестикулируя, он расспрашивает меня, кто я, из какой страны, откуда пришёл, как себя чувствую. Мы идём в дом, и он шумно знакомит меня с интерьером, с правилами проживания и ведения быта, не упустил ни одной мелочи. За много лет Ларс научился объяснять гостям всё, сразу и понятно.

Немного отдышавшись, я приготовил себе сытный обед. Восполнил потраченные за многочасовой переход силы и теперь сижу на крыльце с чашкой горячего сладкого чая и наслаждаюсь фантастическими видами.

Передо мной Исфаллсгласиерен — второй гигант в этой долине. Этот ледник немного меньше того, что я видел, но гораздо круче. Он весь изрезан глубокими трещинами, в которых проступают бледные синяки. Язык ледопадом обрывается вниз с почти отвесной стены. Его так и назвали, Исфалл — Ледопад. Вижу пять движущихся точек. Они огибают огромные ледяные проломы. Неужели люди? Вот теперь я могу представить размер этого исполина. На нём смогли бы уместиться несколько сотен, нет, тысяч, нет, сотен тысяч таких людей-точек.

После полуторачасового сна я зашёл в помещение столовой. Народу прибавилось. Около десятка человек заполнили пространство, которое ещё пару часов назад было безлюдным. Кто-то готовит пищу, кто-то сидит за столом и громко беседует, кто-то тихо дремлет в углу. Вскоре подошли альпинисты, которых я видел на леднике. Теперь весёлой и шумной компанией они жарят мясо, пьют пиво и поют песни, как средневековые викинги, вернувшиеся с трудного завоевательного похода.

За столом, напротив окна, я замечаю уже известного мне человека. И как вы думаете, кто это? Да-да, тот смешной старичок с автобусной остановки. Он сидит неподвижно и с лёгкой улыбкой на лице смотрит вперёд. Я прохожу мимо с целью разгадать, чем он так загипнотизирован. Перед ним картина, написанная самой природой, а квадратная оконная рама вписывает её в интерьер хижины. На ней, одним широким мазком флейцевой кисти изображён ледник, язык которого мирно спускается в зелёное озеро. Облака свинцовыми белилами нависают над невидимыми вершинами, подчёркивая и без того суровую красоту. Это третий большой ледник в долине — Кебнепактегласиерен. Самый спокойный и чарующий.

Я заварил чай и подсел за стол к созерцающему дедушке. Забавный добрый гном. Нет, не потому, что он низкорослый, просто его взъерошенные седые волосы и маленькие круглые очки делают из него мультипликационного персонажа.

Разговорились. Его зовут Франс Ван Дон. Как мне показалось, это имя совсем не подходит ему, слишком пафосное для такого милого человека. Он из Стокгольма. Любит путешествовать. Два раза был в России, а здесь, в «Тарфаластуге», Франс уже в четвёртый раз. Лет двадцать назад он ходил мимо ледника Кебнепактегласиерен, на перевал рядом с озером Сварта Сьон, и в этот раз хотел повторить этот путь снова. Шипя, Франс погладил правое бедро и с сожалением сказал, что, вероятней всего, уже не сможет этого сделать. Он бережно достаёт из полиэтиленового пакетика топографические карты, вырезки из журналов и маленький блокнотик. Затем показывает мне интересные места в долине, фотографии ледников, сделанные в восьмидесятых годах, а в паузах то наблюдает за мной, то поглядывает в окно, а потом торопливо делает какие-то заметки в своём маленьком блокнотике огрызком карандаша.

 

 

***

 

Мысли о вершине Кебнекайсе полностью оставили меня в тот момент, когда я воочию увидел открытые ледники. Теперь получается, что Тарфала и была моей главной целью. Но сейчас, находясь здесь, я совершенно не жалел о том, что останусь без вершины. Вокруг столько мест, достойных внимания, которые можно увидеть без всякой спешки, и впервые получить удовольствие от горной прогулки, а не от марафонов по пересечённой местности. Вчера Франс показал перевал между вершинами Тарфалапакте и Тарфалатьярро и сказал, что оттуда открывается невероятный вид на долину. Вот туда я сегодня и пойду.

Это место находится на лысой стороне котла и само по себе не представляет особого интереса. Затяжной подъём по окатанным валунам. Тропы нет, да и где ей тут быть — сплошные камни, раскрашенные лишайниками, но панорама, которая открывается отсюда, действительно великолепна. Три ледника, как на ладони, выстроились по ранжиру: Сторгласиерен, Исфаллсгласиерен, Кебнепактегласиерен. Озёра изумрудного цвета и не два, как я полагал, а целых пять. Три из них прячутся за конечной мореной центрального ледника.

Дохожу до верхней точки перевала. Её венчает огромная пирамида из сложенных камней. Здесь не на что больше смотреть, кроме неё и двух округлых вершин слева и справа. Кажется, до макушек рукой подать. После непродолжительного сомнения я устремляюсь к вершине Тарфалапакте, той, что повыше. Иду и думаю: «Вот ведь зараза! Не собирался же штурмовать никаких вершин, я гуляю!»

Один перегиб, нет её. Второй перегиб, нет. Облака затянули уже весь перевал. В голове свербит: «Не успею, накроют вершину, и что я там увижу? — Влажная пелена обволакивает всё вокруг. — Не заблудиться бы в тумане». Я никогда не складывал туры, а тут впервые в жизни ложу камень на камень, разматываю нить Ариадны. Наконец вершина! Не видно ничего, но это уже не важно. Минотавр побеждён!

Благополучно спускаюсь к хижине. В убежище безлюдно. Кто-то ушёл дальше по маршруту, кто-то гуляет поблизости. Лишь временами мелькает Ларс Хагер, неторопливо хлопоча по хозяйству. Я сижу в кухне-гостиной и рассматриваю топографические карты района. Меня заинтересовал маршрут, по которому хотел пройти Франс Ван Дон. Сижу на том же месте, что и он, и поглядываю в окно. Этот путь хорошо виден отсюда.

Слышу движение в прихожей. В комнату входит девушка. Ей от силы двадцать лет. Она идёт без обуви, в одних носках, боясь наступать полной стопой, морщится при каждом шаге. Я сочувственно смотрю на её ноги и тихонько здороваюсь. Спрашиваю о том, откуда она идёт, на что девочка подходит к столу и восторженно показывает пальцем в окно: по кромке ледника, по боковой морене, мимо озера… Я только что изучал этот маршрут на карте… Вошёл Ларс и в своей громкой дружелюбной манере стал знакомить гостью с возможностями его скромного жилища. Она широко улыбнулась мне и удалилась с хозяином хижины.

Вечером я решил прогуляться к озёрам, которые видел утром сверху, на пути к перевалу. Преодолеваю мощную гряду сдвинутых ледником камней и попадаю в совершенно изолированное от людских глаз пространство. Когда-то здесь лежали толщи льда. Теперь же это глиняный котлован, усыпанный миллиардами измельчённых в крошку камней. Вода заполнила впадины и образовала три изумрудных водоёма: Исфаллсьон, Гронсьон, Фронтсьон. Я огибаю каждое миниатюрное озерцо и подхожу, насколько это возможно, к леднику Исфаллсгласиерен послушать завораживающий шум водопада.

Эта прогулка крепко врезалась в мою память, но не окружающими красотами, как хотелось бы, а маленькой аварией. Иду без тропы. На пути моего следования лежит круглый камень. Ледниковый окатыш, сантиметров пятьдесят в диаметре, на треть в грунте, с виду совершенно устойчив, уверен, что даже не сдвинется. И как только я переношу вес тела на камень, он срывается с места и несётся вниз. Каким-то чудом этот каменный шар не проехал по моей ноге, а лишь слегка зацепил её. Повезло, удержал равновесие. Отделавшись испугом и царапиной на голени, осмысливаю, что произошло. Во всём виновата морена — прессованная каменная крупа, которая выглядела твёрдой, а внутри оказалась влажной и нестабильной массой. Валун съехал как по маслу. Мысль о том, что эта оплошность могла как минимум испортить мне отпуск, теперь не даёт покоя, ведь сомнение промелькнуло в моей голове, нужно было просто обойти этот камень.

 

 

***

 

Сначала обогнуть озеро Тарфалаяуре, затем махнуть по гребню боковой морены, совсем немного пройти по кромке ледника Кебнепактегласиерен и, завернув за гору, выйти к озеру Сварта Сьон. Вот такой план был у меня на сегодня. Позавчера Франс заразил меня этим маршрутом, а девушка, спустившаяся с этого перевала вчера, только усилила моё желание побывать там.

Я подробно расспросил Ларса о деталях восхождения и тем самым сообщил ему, куда направляюсь. Расстояние порядка семи километров с обратной дорогой — часов на пять, прогулочным шагом. Вышел налегке, с собой только вода, перекус и фотокамера. Не стал брать ни ледоруб, ни кошки. Ларс сказал, что по льду идти не придётся совсем.

Прохладный воздух звенит, как стекло, а тишина, на удивление, очень приветлива. Я обхожу озеро наполовину, и моему взору открывается совершенно новый вид на хижину. Вода, не тронутая ветром, отражает творение человека, которое ничуть не нарушает гармонию этого места, а даже наоборот, делает его живым.

Преодолев пару небольших снежников, я выхожу к нагромождению камней. Из окна хижины эта каменная гряда напоминала хвост ящерицы. Здесь же я стою перед придатком гигантского дракона, покрытого чешуёй из массивных валунов. Сейчас придётся взобраться на верхнюю кромку этого хвоста, высотой метров в двести, и пройти по телу каменного чудовища.

Не торопясь двигаюсь по гребню морены. Смотрю вниз на озеро. Лёгкий ветерок разбил зеркало водной глади, и теперь всё своё внимание я обращаю к открытому леднику. Он в такой близости, что от него веет холодом. Трещины, которые издали казались лишь небольшими царапинами, здесь выглядят глубокими впадинами. Огромный валун, размером с двухэтажный дом, молча лежит в одной из них, а вся поверхность льда за ним усеяна камнями помельче. Когда-то от скального жандарма откололся кусок породы. Он мчался по леднику, кроша лёд, и оставлял за собой длинный шлейф дроблёных камней. Теперь, когда эти камешки оттаивают, они глухо катятся вниз по ледяному лабиринту, и от этого звука становится не по себе.

С другой стороны шумит водопад. Он срывается со скалы и с рёвом вгрызается в прессованный снег. От брызг в снежнике образовалась огромная промоина, края которой откалываются и с плеском падают в воду.

Участок маршрута, проходящий по кромке ледника, был для меня загадкой. Вот он. Я совсем иначе представлял себе этот отрезок. Думал, пройду несколько метров по ровной поверхности, однако, выйти на лёд в этом месте не представляется возможным. Рельеф больше напоминает стиральную доску, рёбра которой метра по три-четыре.

Справа стена острых камней, внизу изрезанный лёд, впереди сомнительная тропинка. Я делаю первый шаг на мокрую крупу и вспоминаю вчерашний «камень-учитель». Предательское скольжение стопы заставляет меня остановиться. Теперь с предельной осторожностью я двигаюсь, как паук. Простукиваю грунт палками, которые иногда проваливаются сантиметров на тридцать, и выбираю устойчивую поверхность. Затем страхую вес тела дополнительной опорой и ставлю ногу. Каких-то пятнадцать метров, а так много сил и времени отняли они у меня. Ноги дрожат, не то от страха, не то от напряжения.

Передо мной озеро Сварта Сьон. Шведы назвали его Чёрное, потому что солнце не может осветить его полностью из-за стоящих вокруг него скал. Оно выглядит неприветливо, зато носит титул самого высокогорного озера в Швеции. Отсюда видна конечная точка моего сегодняшнего маршрута — седловина перевала Тарфалапасс. Самый логичный путь до неё проходит по снежнику, который спускается в чёрные воды мрачного водоёма. Вот здесь бы и пригодились мне кошки и ледоруб. Идти по многолетнему снегу, прорубая ботинками ступеньки в фирне, я не решился. Уклон такой, что, сорвавшись, в мгновение окажешься в ледяной воде.

Тень от вершины Кебнепакте делает это место совсем не дружелюбным. Вдобавок к этому, обходя снежник, я забрёл в другую, опасную часть перевала. «Живые» камни под ногами не дают расслабиться, а тысячи таких же, лежащих на крутом склоне слева, заставляют прислушиваться к малейшему шороху вокруг. Одно радует, камни покрыты внушительным слоем мха, а значит, больших камнепадов тут не было очень давно. Теперь даже не знаю, что было страшнее: ходьба по зыбкой кромке ледника или напряжённое ожидание заскучавшего камня сверху.

Стою на перевале и любуюсь видом горы Дракригген — Спина Дракона. Она так и манит к себе. По её острому оголённому ребру можно пройти к пику, воткнутому в небо, словно шип розы. Внизу, под перевалом, раскинулась новая долина Куопперваж, на дне которой расположились удивительные узкие озёра. Они каскадами впадают друг в друга и образуют непрерывную цепь протяжённостью более четырёх километров. Где-то там, за озёрами, мой люксембургский знакомый Миш ставит палатку, готовясь к ночлегу. Отсюда всё выглядит таким крохотным и доступным. Именно здесь, в крайней точке путешествия, рождается неудержимое желание нового приключения. Именно здесь можно с уверенностью сказать, что, несмотря на трудности, я снова пойду в горы. Именно здесь, с высоты можно открывать для себя всё новые и новые горизонты.

 

 

 

 

На крыше

 

Эос, богиня зари, медленно поднимается со своего ночного ложа и распускает по небу розовые кудри. Оттого плато Нида, с которого я держу путь, окрашивается в пурпурные тона. Горы просыпаются и нехотя подставляют бока утреннему солнцу. Впервые иду свой собственный маршрут, через те «места интереса», которые я выбрал сам. Несложный сопкообразный рельеф самой высокой горы острова Крит, с красивым именем Ида, позволяет импровизировать. Моя цель — пять вершин: Кусакас, Вулумену, Агафиас, Тимиос-Ставрос и Столистра.

Начало мая. Ни души. На длинном снежнике впереди ни одного следа. Приятно быть одним из первых. Всё во мне радуется. Ощущаю лёгкость и свободу. Раньше всегда был какой-то груз, бремя. Это страх — когда ты один, он давит, но не теперь. В походе по северной Швеции я видел, как юная девушка и седой старик ходят в одиночку и не боятся. Не потому, что они бесстрашные идиоты, а потому, что осознают реальную опасность. Не страх, осторожность — твой верный друг. Спасибо вам, скандинавы! Без вас бы я так и ходил под собственным гнётом.

Кусакас. Ветер с моря. Он здесь такой силы, что может сдуть штатив с фотокамерой, как фантик со стола в уличном кафе. Сильный, но приятный. Стою и смотрю на север острова. Пытаюсь найти уютную бухту, в которой спряталась маленькая деревушка Бали, где мои девчонки наверняка ещё нежатся в тёплой постели. Просыпайтесь, любимые!

Вулумену. Отсюда видны все макушки горы. Плавность их линий завораживает. Они перетекают одна в другую, словно огромные волны. Вот та, с которой пришёл сюда. Следом та, на которой стою. Дальше массивным пупырём возвышается Агафиас, туда иду вскоре. Потом Тимиос-Ставрос — доминанта массива. За ней Столистра. А ещё видно, как много здесь снега. Неожиданно много.

Агафиас. Как удачно расположились вершины. Будто каждая из них является смотровой площадкой для всех остальных. Можно бесконечно смотреть на округлые формы горы, которая в белоснежных нарядах выглядит ещё более женственно. Может, поэтому в древнегреческой мифологии кормилицей Зевса была именно она, Ида?

Тимиос-Ставрос. Крыша Крита. Гору венчает часовня, сложенная из плоских камней. Сейчас она завалена снегом под самый потолок. Войти невозможно. Ну, если «не» в неё, так хотя бы «на» неё. Теперь я стою на крыше в прямом смысле слова. Две тысячи четыреста пятьдесят шесть метров. Все ветра Средиземноморья обдувают меня. Хочется ликовать от радости и прыгать от восторга. Сдерживаюсь, я же на крыше.

Весь остров как на ладони. Южное и северное побережья изрезаны бухтами и усыпаны густыми россыпями маленьких домиков. На востоке массив Дикти с ещё более пологими вершинами, чем на Иде. На западе горный хребет Лефка-Ори, красивая остроконечная гряда со снежными шапками наверху. Все три массива более двух тысяч метров высотой. Если сложится, прилечу сюда снова. Как минимум два повода будут ждать меня здесь. Ну а сейчас стараюсь закрепить каждый образ, каждую эмоцию этого дня в своей памяти — пора возвращаться.

Постой-ка, а как же Столистра — пятая вершина? Вот же она! Склоны укутаны снегом. Ветра надули карниз. Это единственная грань на всей горе. Смотрю на неё и понимаю, что туда уже не пойду. Не раз замечал, что как только достигнешь главной цели, все остальные становятся не такими важными. Знаю, что буду потом жалеть, и потому придумываю себе сильное оправдание — нет ледоруба и ветер.

 

 

 

 

Знакомство с Хибинами

 

Мысли о Хибинах

 

Мои первые мысли о Хибинах появились, как ни странно, совсем не вблизи северных широт. Они появились недалеко от экватора, а точнее, на прекрасном Канарском острове — Тенерифе. С чего бы это? Да с того, что там, на острове, я совершил своё первое горное восхождение на вулкан Тейде.

Уже через пару дней, отдыхая в отеле после успешного возвращения, я подумал: «Теперь мне нужны горы и желательно поближе!» Ну а так как мой дом находится в Санкт-Петербурге, то и горы надо найти рядом. Да вот незадача — нет их в Ленинградской области. Кроме карельских скал — не более восьмидесяти метров высотой, здесь не было ровным счётом ни одной горы.

И вот, безнадёжно гуляя по спутниковым картам «Всезнающего Гугла», я заметил небольшое серое пятнышко, приближаю изображение: «Т-а-а-а-к… Кольский полуостров… Кировск… Горы? Ура, горы! И, самое главное, недалеко — каких-то тысячу километров! Ну да, далековато, конечно, но в любом случае ближе любой заграничной горы и примерно в три раза ближе Кавказского хребта».

Хибины не стали моей второй горой. Не стали и третьей, и четвёртой. За Тейде был Олимп, потом Сьерра-Невада, Пиренеи, Кебнекайсе, Ида, а Хибины так и оставались самыми близкими далёкими горами. И чем больше я мечтал и узнавал о них, тем сильнее понимал, что идти туда нужно не на день-два, как я делал это до сих пор, а основательно — дней, скажем, на семь, а лучше на десять.

Три с половиной года прошло с тех пор, как я впервые прочитал в «Википедии» статью о Хибинах. Передо мной под низкими северными облаками Хибинский массив. Стою на старом бетонном перроне станции Имандра, смотрю вдаль и думаю: «Ну, вот мы и встретились — мои далёкие близкие горы».

 

 

Легенда об озере

 

Темнеет. Мы выходим из густого леса и поднимаемся по северному склону горы Хибинпахкчорр. Линия, отделяющая тундры от зоны леса, стала отчётливо видна. На холмах, расписанных разноцветными мхами, теперь лишь изредка попадаются худосочные берёзки. Чуть выше ущелья Крест, на небольшой плоской вершине, я и мой товарищ решаем остановиться на первую ночёвку.

Отсюда, с высоты в триста пятьдесят метров, перед нами открывается панорама на таинственное северное озеро Имандра, зеркальная гладь которого медленно укрывается вечерним туманом. Солнце, уставшее от полярного дня, отправляется на покой, окрашивая горы в оранжевые тона, и от этого угрюмый пейзаж становится теплее, мягче.

Мы не торопясь ставим палатку. Разжигаем костёр. Ужинаем, вглядываясь вдаль. Возможно, когда-то давно отдыхали на этом самом месте два лопаря — старый и молодой. После удачной охоты они ели жареную куропатку, а потом смотрели на большую воду и старый лопарь рассказывал молодому легенду об озере:

— Жила некогда на свете девушка по имени Имандра. Была она быстра, как олень, и ловка, как рысь, а смеялась так, что звон стоял промеж тундр. Пошли они с отцом на охоту, да не охотилось ей, хотелось петь и смеяться. Её дивный смех и песни струились ручьями и разливались в другие долины. Эти волшебные звуки услыхал молодой охотник, аж с окраин Умпъявра, и побежал посмотреть на диво эдакое. Шёл он, как заколдованный, по острым камням и по крутым обрывам, увидал Имандру да, забыв об опасности, ступил в пропасть. Упал и зашибся до смерти. Эту беду видела девушка — смолк её смех, стала Имандра винить себя да корить. Начала бога Тирма молить о возврате юноши — не слышит Тирм. Просит слезами своими Сторюнкара-бога сделать его птицею вольною — Сторюнкар не внемлет. Последняя надежда осталась у Имандры. Рыдает она к богу Байве, просит дать жизнь молодому охотнику, обратить молодца в веточку — и Байве молчит. Глухи были боги к просьбам Имандры. Вконец отчаялась девушка да кинулась с утёса в небольшое озеро. Расступилась вода по окраинам от большой горечи, залила многие расстояния чёрной пучиной да и осталась такой, а озеро с тех пор стали звать Имандрой.

Мы молча сидим и смотрим на самое большое озеро Кольского полуострова. Костёр, освещая наши лица, ворчливо пощёлкивает и изредка извергает в небо сгустки искр, а вместе с его дымом в нас проникает природа дикого севера и её тайны.

 

 

О метаморфозах времени

 

Перед походом я не раз размышлял о разных непредвиденных ситуациях. Одной из них была — днёвка, но не просто отдых, когда можно выспаться, отъесться и неспешно погулять по окрестностям, а когда погода вынудит безвылазно сидеть в палатке, и выходить наружу захочется лишь по нужде.

Так и случилось. Поздно вечером, в тумане, мы спустились с перевала Арсеньева, он же Арсенина, и встали на ночёвку. Утром планировали выйти на непростой перевал Орлиный, очень уж хотелось попасть на вершину горы Юдычвумчорр именно через него. Часам к двенадцати ночи ветер заявил о своём присутствии, ну а позже пришёл его приятель — дождь. Погода упрямо намекала на то, что завтра нам не взойти.

Ночь была весёлой. Гуляка-ветер бесцеремонно ломился в наш «мягкий домик», но безуспешно. Казалось, неудачные попытки вторжения сильно раздражали его. Он затихал ненадолго, а потом, как бы исподтишка, с ещё большей силой дул, пытаясь сорвать палатку со склона. Дождь же, компаньон по ночному дебошу, непрестанно хлестал плетьми наше укрытие.

Утро, четыре часа — погоды нет, спим до шести, вернее пытаемся спать. Очередной будильник — видимость метров сто, отлёживаемся до девяти. Всё, встаём — будем ждать погоды. Завтракаем и понимаем, что придётся бездельничать целые сутки. Как в поезде, когда, кроме еды, книги и сна на неудобной полке, нет больше ничего. Поел, почитал, поспал, поел, почитал, поспал — и так до тошноты. Мне казалось, что этот день, проведённый в палатке, вымотает меня больше, чем двадцатикилометровый переход.

Два года назад многочасовая фотосессия заставила меня пробыть в пещере длительный промежуток времени. Три часа я ассистировал известному петербургскому фотографу, а потом ещё четыре снимал собственные панорамы. Тогда меня поразила не сама пещера со своими многокилометровыми сетями ходов и не мои фотографические изыскания, а время, которое течёт там совсем иначе.

Подростком я видел документальный фильм о том, как французский учёный-спелеолог Мишель Сифр провёл в пещере много дней, не имея часов. Так вот, он доказал, что без внешней связи с информацией о времени собственная оценка о нём сильно меняется. Его биологические сутки в итоге увеличились до сорока восьми часов.

Длительное пребывание в замкнутом пространстве нашего убежища чем-то напомнило мне нахождение в пещере, лишь свет и звук служили различиями. В августе за полярным кругом световой день очень длинный, почти восемнадцать часов, но за это время диск солнца, по которому можно было бы ориентироваться через ткань палатки, ни разу не пробился сквозь толщу свинцовых облаков. Шелест дождя, порывы ветра и хлопки тента стали чем-то обыкновенным и в какой-то момент перестали восприниматься вовсе. Мы редко смотрели на часы, а отрезки времени нам отмеряли наши желудки, которые напоминали, что пора есть. Мой организм твердил: «Уже ужин!» А мои ощущения реальности говорили: «Не может этого быть! Сейчас часа четыре или пять дня — никак не семь вечера».

Трансформация! Теперь я могу сказать точно, что «пещерное время» существует. Оно действительно длиннее обычного. Удивительно, что, в полной мере я ощутил его не под землёй, а в маленькой палатке на склоне горы Юдычвумчорр, которую саамы справедливо назвали «Гудящей горой».

 

 

Об одном непогожем дне

 

Стоим в верховьях ручья Ферсмана. Гора не пускает нас. То туман, то дождь, а ветер такой, что чувство самосохранения в разы превышает желание взойти на гору.

Подняться на перевал Орлиный, с отвесных стен горы Юдычвумчорр взглянуть в прозрачные дали, а затем спуститься в долину ручья Петрелиуса. Именно этот отрезок нашего маршрута был «изюминкой» всего путешествия, но не всё зависит от наших желаний. Придётся смириться с погодными обстоятельствами и уходить. Оставаться под горой больше нет времени.

Маршрут сломан. Присутствует стойкое ощущение, что гора дала тебе под зад. Оглядываюсь. Злюсь. Но дорога заставляет переключиться и смотреть вперёд — новая цель. Теперь нужно обойти негостеприимную гору с юга и выйти к реке Малой Белой. Дойти до её верховья и через один из двух перевалов выйти в другую долину.

Идём молча. Дождь. В непромокаемых пончо, надетых поверх рюкзаков, мы похожи на двух неуклюжих слоников. Один синего цвета, другой оранжевого. Туристы из Воронежа не стали скрывать улыбок, когда мы проходили возле их лагеря.

На ногах с пяти утра, остановились выпить горячего чая. Отдыхаем, смотрим на гору Петрелиуса. Мимо нас проносятся уже порядком вымокшие воронежцы. Теперь не смеются, с завистью смотрят на наши «наряды» и поспешно уходят в сторону Западного перевала. Мы же хотели махнуть через Восточный, но сейчас он выглядит как-то тревожно. Белый флаг водяной пыли развевается над его седловиной. Придётся идти вслед за группой.

Подъём стал крутым, а порывы ветра сбивают с ног. Идём медленно, приспосабливаемся. Упираемся, пережидаем атаку «воздушного снаряда», движемся дальше. Длинные полы пончо небезопасно лезут под ноги. Я затыкаю края под поясной ремень рюкзака, и от этого мои штаны быстро мокнут. А вскоре от стекающей по ногам воды сырость появилась в ботинках. С этого момента чаша моего терпения начала стремительно переполняться.

— Чёртов дождь! Сколько же можно лить? — в голове мельтешат раздражённые мысли. — Не-е-ет! Больше в такие авантюры я не полезу. К чёрту горы! Они красивы лишь в хорошую погоду! — Нарастающая усталость только обостряет возникший конфликт с природой.

Неожиданно поменялся рельеф. У нас под ногами камни, похожие на битое стекло размером с кирпич. Где-то мы промахнулись. Маловероятно, что здесь идут намеренно. Кажется, поставишь ногу, и вся эта груда уедет вниз вместе с тобой.

— Соберись, хватит ворчать. Не место! — мысленно одёргиваю я себя.

Забираем левее и осторожно выходим с «минного поля». Взошли. Наконец-то, седловина перевала, но приятного мало. Ветер дует непрерывным потоком, а дождь холодными спицами вонзается в кожу лица и рук. Тут невозможно задержаться надолго.

— Зачем я таскаю четыре килограмма фототехники, если не могу снимать? — думаю я и бросаю равнодушный взгляд на пирамиду, сложенную из камней. — Даже перевальную записку оставить нет ни желания, ни возможности!

Спустились быстро, но настроения нет. Стена горы Юдычвумчорр и снежный спуск перевала Орлиный не вызывают должных эмоций. А ведь с этой стороны даже в такую погоду они заслуживают большего внимания.

— Давай, — говорю я напарнику, — дойдём сегодня до базы спасателей, переночуем там, а утром закажем машину. Пусть нас везут в Кировск из этого промозглого места.

— Пошли, — сухо отвечает он. — Там есть баня и пиво, — эта фраза должна была прозвучать как шутка, но интонации юмора в ней замечено не было.

В редколесье у ручья Петрелиуса намечалась очередная ночёвка. Тихо проходим через стоянку у тропы и видим наших сегодняшних попутчиков. Забились в палатки, отогреваются, отдыхают. Мы прошли уже шестнадцать километров, но, несмотря на это, решительно готовы идти дальше, лишь бы добраться до уголка цивилизации в самом центре Хибин. Впереди новый, двенадцатикилометровый отрезок пути — к теплу и уюту.

— Что мы ищем? Зачем приехали на север и целыми днями топчем ботинки? Ради чего терпим эту несносную погоду? — пытаюсь придумать мотивы, но убедительных не нахожу. — Хватит! Хотел побывать в Хибинах? Побывал! Это последний мой поход.

Напарник устало идёт впереди. Молчит. Наверняка ищет смысл своего присутствия в этом месте.

— Не просто же так мы здесь? Что-то привело нас сюда? Дома каждый представлял себе подобный сценарий. Это не остановило нас, приехали. Зачем? — продолжаю задавать себе вопросы.

Постепенно гнев становится бессмысленным. Ничего не меняется: дождь льёт, ветер дует, ботинки мокнут. Меняется только время. Оно идёт, мы идём. Я медленно перемещаюсь в пространстве и времени. Думаю:

— Быть может, за этим и ходят? Остаться наедине с собой, обессиленным, но откровенным. Поговорить, вычленить самое важное и отбросить пустое, ненужное, — и вдруг меня осеняет: — Погода! Мы совершенно не в силах её изменить. Её нужно просто принять! — Эта мысль становится откровением. Ведь она применима ко многому в нашей обычной жизни.

Мокрые и голодные, грязные и измотанные, мы вышли к базе спасателей. И как только мои ноги коснулись деревянных мостков, которые ведут к тёплым домикам, внезапная эмоция радости выплеснулась наружу:

— Мы дошли! У нас получилось! — я схватил товарища и, по-мальчишески, костяшками пальцев сделал «тёрку» на его голове.

Я лежу в тёплом бараке сытый и довольный собой. Позади шестнадцать часов и двадцать восемь километров пути: дождь и ветер, курумы и реки, перевалы, болота, леса. Сегодня мы прошли через всё это, но главное, мы прошли через себя.

Глаза непроизвольно закрываются от усталости и, прежде чем уснуть, я подумал:

— Ни в какой город мы завтра не поедем. Сушимся и снова в горы. Маршрут не удался? И что? Мы же здесь не за медалями!

 

 

 

 

В первый раз

 

— Фуникулёр не работает! — говорит смотритель подъёмной станции.

— Почему? — удивлённо спрашиваю я.

— Обморожение тросов, — сухо отвечает он.

— И что же теперь делать? — недоумеваю я.

— Можете подняться пешком, — спокойно продолжает смотритель.

— Пешком? — Я задираю голову и смотрю вверх. — Как?

— Езжайте туда, до стоянки. Там есть тропа, — показывает пальцем направление.

— Пойдём? — робко спрашиваю жену, а сам думаю: «Наверх, ногами! Это какая-то авантюра».

— Пошли, — уверенно отвечает она.

Мы садимся в автомобиль и доезжаем до маленькой парковочной площадки. Выходим из машины. Идём по тропе, похожей на грунтовую дорогу. Вокруг снег. На уровне моря тридцатиградусная жара, а тут такое. Чудеса! Весело пытаемся слепить снежок. Не тут-то было — жёсткий, словно лёд. Я беру камень и черчу на снегу буквы: «Привет из России!»

Через тридцать минут ходьбы непроизвольно останавливаемся. Под нами долина из красных песков. Марс, не иначе. Ничего подобного мы раньше не видели. Казалось бы, ну что ещё нужно? Погуляли, потоптали снег, посмотрели фантастический пейзаж, написали «Здесь был Вася!». Пора возвращаться. Но нет! Что-то не даёт мне уйти. Какой-то необъяснимый магнит тянет меня куда-то.

— Давай заберёмся туда? — показываю жене в сторону холма, с которого, по моим соображениям, должна открыться обратная сторона горы.

— Ну давай! — задорно отвечает она.

Идём по тропе около часа. Настроение моей спутницы ухудшается с каждым шагом. Пейзажи уже не радуют, а моя цель кажется ей бессмысленной.

— Пошли напрямую, вот здесь! — говорит она.

— Нет, так ты быстро измотаешь себя.

Но она уже не слушает и бодро шагает «в лоб».

Снова выходим на тропу. Всё тот же холм, как будто вообще никуда не шли. Лица красные, одышка, сердце выпрыгивает наружу. И вот здесь запас настроения моей подруги полностью иссяк.

— Всё! Я больше никуда не пойду, — говорит мне жена и резко останавливается.

— Видишь, так нельзя, надо идти без надрыва. Отдышись, и пойдём дальше не спеша по грунтовке, — мягко отвечаю я и пытаюсь сменить её унылый настрой.

— Нет! Хочешь, иди один. Я подожду тебя здесь, — решительно отрезает она.

Оставить жену — не могу. Упустить возможность заглянуть за горизонт — не хочу. Мечусь в поисках компромисса.

— Послушай. Ты начинай спускаться к машине, а я схожу туда и быстро тебя догоню, — неуверенно говорю я.

— Хорошо, — отвечает она на удивление спокойно.

— Ты не обидишься? — пытаюсь как-то сгладить свой эгоистичный порыв.

— Нет. Иди уже.

И меня понесло. Словно пса, которого вывезли на природу и долго держали на поводке. Я мчусь так, будто за мной гонятся, а когда догонят, уже никогда не отпустят. Смотрю на этот бескрайний перегиб горы, до которого никак не дойти, и шагаю, шагаю, шагаю. Казалось, он движется вместе со мной, только от меня. Но у всего есть пределы. Я на вершине своего любопытства! Эмоции разрывают меня изнутри. Это не больно, это приятно, как сбросить омертвевшую оболочку и обрести новое рождение. Передо мной иной мир — бескрайний. Смотрю на него с высоты — он прекрасен. И пусть я сегодня не дошёл до настоящей вершины этой огромной горы, пусть не преодолел даже десятой части всего пути. Я чувствую, что открыл что-то новое, не ведомое мне доселе, и от этого я непомерно счастлив!

Несусь к автомобилю. От восторга перехватывает дух. Пробегаю мимо своей надписи, оставленной на снегу два часа назад, останавливаюсь и пишу ниже «Я вернусь!». Оглядываюсь, смотрю на вершину вулкана и думаю:

— Я взойду туда! Наверх, ногами!

 

 

 

 

Прощание

 

— Куда ты опять идёшь?

— В горы, дорогая.

— Что же ты ищешь там?

— Не знаю… Наверное что-то важное.

— Не понимаю…

— Я тоже пока не понимаю.

— Это звучит так глупо.

— Возможно… Но я становлюсь там счастливее.

— Зато я здесь не нахожу себе места.

— Тебе пора перестать так сильно волноваться.

— Да я бы рада, но как?

— Просто не думай о плохом.

— Ты же сам говоришь, что там опасно.

— Так и есть, но переживаниями ты мне не поможешь.

— Прекрати! Не хочу думать об этом…

— До встречи, любимая! И улыбнись! Ты так красива, когда улыбаешься…

— Прощай…

 

 

 

 

К читателю

 

Уважаемый читатель!

 

Считаю своим долгом донести до вас, что походы в горы являются потенциально опасным занятием, связанным с повышенным риском для здоровья и жизни. Они требуют сознательного подхода, а также моральной и физической подготовки. Если эти слова вас не испугали, и вы всё же решили отправиться в горы, то на правах автора этой книги я осмелюсь дать вам небольшой совет: «Оставьте легкомыслие и самоуверенность дома. Помните, горы не прощают ошибок!»

Живите долго и счастливо!

 

 

 

 

Для связи с автором:
studio360vr@gmail.com

 

Официальный сайт книги:
360-vr.net/book

 

ISBN 978-5-9908431-1-0

 

О горах да около. Горный синдром
Андрей Сальников

 

Корректор: Валерий Цуркан
Редактор: Андрей Сальников

 

ISBN 978-5-9908431-1-0

 

Андрей Сальников © 2011-2017